В начало статьи

 

Жизнь японского народа неотделима от главных принципов Синтоизма – патриотизма и преданности. Артур Мэй Кнапп (Arthur May Knapp) как-то заметил: «читая Ветхий завет зачастую очень сложно понять, идет ли речь о Боге или об его избранном народе, о Небесах или об Иерусалиме, только о Мессии или обо всем народе» (Feudal and Modern Japan, Бостон, изд. J. Knight Co, 1897, т. 1, с. 183). Аналогичная двойственность присуща и мировоззрению японцев. Я использовал слово «двойственность», поскольку оно наиболее точно отражает его суть, которая не базируется на какой-то конкретной форме философии или религии. Эта идея или иными словами национальное самосознание полностью нашло свое отражение в Бусидо в виде преданности суверену и патриотизма к стране. Но эти чувства есть не только в Синтоизме, но в Христианской церкви, приверженцам которой вменяется в обязанность не «сredenda» (лат. - в веру верить), а «веры придерживаться».

Большое влияние на Бусидо имело и учение древнекитайского философа Конфуция (20). Согласно Конфуцию существует пять великих добродетелей (21), находящихся в гармонии с законами природы и являющихся важнейшими условиями разумного порядка и сосуществования людей. Государство рассматривается как одна большая семья. Кто в семье слушается отца, тот в государстве повинуется правителю. Благожелательный и мудрый характер конфуцианских доктрин прекрасно подходил для самураев, а аристократический и консервативный оттенок этого учения соответствовал требованиям, предъявляемым к управлению государством воинским сословием.

Кроме Конфуция на Бусидо также оказало влияние учение другого китайского философа - Мэн-Цзы (22). Его учение базировалось на тезисе об изначальной доброте человеческой натуры. То есть человек обладает врожденным знанием добра и способностью его творить. Идеи Мэн-Цзы были настолько передовыми для своего времени, что считались опасными для общественного строя, поэтому достаточно долгое время были запрещены. Однако, они все же нашли свой отклик в сердцах самураев.

На трактатах Конфуция и Мэн-Цзы воспитывалась молодежь, а изложенное в них воспринималось самураями, как неприложные «буквы закона». Тем не менее, глубокий анализ классических трудов этих великих философов не поощрялся. Среди самураев бытовало мнение, что худшее для воина, если он изменив своему долгу, погружался в глубины осмысления «Аналектики» (Analects) Конфуция, вставая таким образом на путь философа. Самураи считали жизнь философов путем «книжных червей», не достойным отважных воинов. Они сравнивали философскую мысль с «подгнившим овощем, который нужно долго варить прежде, чем съесть». Человек, который предпочитал долго рассуждать не мог быть хорошим воином. Он утрачивал воинский дух и превращался в философа. Философию ценили как интеллектуальное подручное средство. Но среди самих самураев интеллектуальные изыски или аналитические способности к достоинствам не причислялись. Каждый человек являет собой миниатюрную копию вселенной, включая духовные и этические аспекты. Бусидо чужды идеи Хаксли (23), который отрицает объективные процессы во вселенной, объявляя их безнравственными.

Бусидо – это не сборник заповедей. Это своеобразная методика для постижения мудрости. Самураи сравнивали человека, следовавшего Бусидо без понятий его глубинной сути, с музыкальным инструментом, который играет музыку, но сам не воспринимает ее. Все принципы Бусидо было невозможно изложить на бумаге, поскольку они постоянно менялись, следуя за процессами, происходившими в жизни. К требованиям постоянно менявшегося Бусидо приложима максима Сократа (знание есть действие), которая может соответствовать изречению еще одного древнекитайского философа Ван-Ян-Мина (24): «знать и уметь – это одно и то же».

 

Здесь я считаю нужным остановится и несколько подробнее рассказать об учении Ван-Ян-Мина, поскольку японская история хранит множество благородных образов самураев, которые находились под влиянием его идей. Читая трактаты Ван-Ян-Мина западный читатель без особо труда заметит в них множество идей, аналогичных Новому завету. Например, с учетом специфики выражений и манеры изложения, присущей христианскому учению, мысль: «ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (От Матфея 6:33) прослеживается почти во всех трактатах Ван-Ян-Мина. Один из приверженцев учения Ван-Ян-Мина – Мива Сиссай (Miwa Shissai) писал: «владыка Небес и Земли и всего живого на земле одарил людей сердцем и разумом (kokoro), поэтому именно ум человека отличает его от всех других живых существ в природе». Или еще: «законы природы, осознанные нами, не могут быть по сути ни плохими, ни хорошими – они просто есть, такие какие они есть и будут всегда, не взирая на наши страстные желания изменить их. Следуя законам природы, мы всегда будем знать, что правильно, а что нет. Это интуитивное мерило правильности и неправильности согласно законов природы люди называют «Совестью»». Суть этих идей разделял Айзек Пеннингтон (25), а также другие западные философы. Этика японского народа, основанная на простых принципах Синтоизма, стала благодатной почвой для восприятия идей Ван-Ян-Мина. Ван-Ян-Мин развил идею совести до необычайных высот, говоря о способности человека не только различать правильное и неправильное, но также выявлять взаимосвязь жизни человека с законами природы. Идеи Ван-Ян-Мин идут далее идей Беркли (26) и Фихте (27), которые отрицают природные процессы вне человеческого восприятия. Хотя идеи Ван-Ян-Мина и несут на себе некоторый оттенок солиптического характера (28) его этический идеал человека не противоречит природе.

 

Таким образом, на Бусидо повлияло несколько независимых источников, которые он ассимилировал в простые и доступные для самураев понятия. Их было достаточно для того, чтобы сохранять безопасный порядок в обществе даже во времена самых бурных периодов японской истории. Грубая и бесхитростная натура древних воинов обрела возможность для духовного роста на основе этических принципов Бусидо, впитавшего в себя всю мудрость предков и выработавшего идеал воина новой формации.

Мазельер (29) так писал об истории Японии: «в Японии до середины 16 века в управлении государством и религии царил хаос. Но варварство периода средневековых междуусобных войн привело к возникновению определенных критериев поведения благородного воина. Это был тип воинов, аналогичных итальянцам 16 века, о которых французский историк Тэн (30) писал: «они энергичны, всегда готовы на отчаянные действия и удивительно стойки» (Essai sur l'histoire du Japon, Париж, изд. Nourrit & Cie, 1899). В Японии, как и в Италии грубые манеры, характерные для воинов раннего средневековья, привели к возникновению воинов нового типа, которые характеризовались сочетанием воинственности и самообладания. Именно с началом 16 века наметились первые тенденции к радикальному изменению духовности японского народа. Если к примеру индийский и китайский народы характеризуются в современном мире, как мне кажется, в основном своей энергичностью и мудростью, то японцев отличают особым характером. Как говорит Ницше (31) об Азии: «и печальные мысли приходят в голову о древней Азии и ее выдвинутом небольшом полуострове, Европе, которая во что бы то ни стало хочет казаться перед Азией «прогрессом человечества»». Я позволю себе несколько подробнее рассказать об этике воина нового типа, о котором писал Мазельер. И начну с Прямодушия.

III. Прямодушие (Ги, Gi)

Прямодушие согласно Бусидо должно быть основой характера самурая. Самыми отвратительными признаются лживость и лицемерие. Концепция Прямодушия имеет широкое понятие. Один из известных самураев древности так говорил об этом: «Прямодушие – это решительность в действиях, когда нужно сражаться несмотря ни на что и пожертвовать своей жизнью, если это необходимо». Другой известный самурай высказывался об этом так: «Прямодушие – это как остов, на котором держится все тело. Как без него голова не может держаться на шее, а руки и ноги действовать, так и без Прямодушия никакие способности или знания не способны выработать у человека самурайский характер». Отсутствие Прямодушия считалось большим изъяном в характере. Мэн-Цзы называл добросердечность, Прямодушие и справедливость главными положительными качествами человека. «Печально наблюдать», - учил он, - «когда люди пренебрегают путем Истины, не видя смысла в жизни в совершенствовании своего ума! Когда люди превращаются в домашних животных, которые давно разучились существовать самостоятельно». Другой великий философ, постигавший путь истины 300 лет назад, сравнивал разум человека без Прямодушия с «затуманенным зеркалом». Но мне больше нравится выражение Мэн-Цзы: Прямодушие - это кратчайший путь к обретению человеком гармонии в жизни.

Даже в последний довольно мирный период феодализма, во время которого самураи относительно бездействовали и это привело к некоторому упадку их духовных качеств и мастерства в искусствах, эпитет «гиси» (gishi – прямодушный человек) ценился выше востальных. Например, 47 ронинов, история которых в Японии стала примером подвига духа, называют 47 гиси.

Во времена войн, когда процветало коварство, оправдываемое как военная стратегия, наиболее высоко стали цениться доблесть, прямодушие и честность, которые считались величайшими из всех достоинств характера. Прямодушие сродни храбрости - другому ценному качеству воина. Но перед тем, как рассказать о храбрости, позвольте мне несколько подробнее задержаться на одном ключевом моменте, связанном с искажением первоначального понятия Прямодушия, которое получило широкое распространение в последнее время. Я говорю о «гири» (giri), которое на японском языке означает примерно - «обязанность», выполнение которой человеком согласно общественной морали необходимо. Изначально гири имело более простой и конкретный смысл, как обязанность нашим родителям, руководителям, обществу в целом и т.д. В обоих случаях гири подразумевает обязанность, которую человек обязан исполнять.

Гири, прежде всего, связывается с понятием совести, категорией, которая не существует ни у одного живого существа в природе, за исключением человека. Например, именно совесть обязывает нас любить и уважать родителей. Такая любовь не сродни половой любви между мужчиной и женщиной. Это обязанность любить - так называемое «сыновнее благочестие». Некто очень точно подметил, что гири – это великое достижение человека, который способен любить осознанно. То же самое верно и для других видов наших обязанностей. Если выполнение обязанности становится тягостным, то совесть призывает нас к порядку. Образно говоря гири это нечто нашего личного надсмотрщика с розгой в руке, который заставляет нас выполнять наши обязанности.

Чувство гири всегда имело большое этическое значение. Оно сродни непреложному закону христианской заповеди о любви к ближнему. Но по моему мнению гири, являясь неким искусственным продуктом общества, в котором многое зависит от случая удачного рождения в обеспеченной или высокого социального статуса семье, а также от порядка, укоренившего в семье, согласно которому старшинство возраста имеет большее значение, чем превосходство талантов, привело к тому, что со временем чувство гири приобрело несколько иной смысл. Чувство гири получило негативный оттенок в связи с такими жестокими поступками как, например, долг матери принесения в жертву своих детей ради спасения своего сюзерена или долг дочери принесения в жертву своего целомудрия в оплату долгов ее расточительного отца и т.п. Возникнув как понятие высокого морального долга, гири со временем впало в казуистику. Это во многом было связано с боязнью человека общественного порицания. Выражаясь словами английского писателя Скотта: «под маской долга зачастую скрывают совсем другие чувства».

Смысл чувства гири чудовищно извратился. К нему стали применяться все виды софистики (32) и лицемерия. Под чувством гири могла бы легко маскироваться трусость, если бы Бусидо не требовало от самурая еще одного качества - Храбрости.

IV. ХРАБРОСТЬ (Ю, Yu)

Храбрость едва ли можно причислить к достоинствам характера, если побуждающим поводом для ее проявления не является справедливость. В своей «Аналектике» Конфуций объясняя Храбрость, в свойственной ему манере, характеризует ее противоположным качеством. «Понимать, что является справедливым», - пишет он, - «но не действовать согласно этому пониманию, является трусостью». То есть, переиначивая это высказывание в положительное утверждение: «Храбрость – это делать то, что справедливо». Поиски рискованных приключений, необдуманные поступки и другие игры со смертью – все это у многих людей зачастую считается Храбростью и несправедливо прославляется. Но в воинском искусстве такое неразумное поведение говоря словами Шекспира считается «позорной храбростью». Смерть по причинам, не достойным смерти, самураи называли «собачьей» смертью. «Подвергнуть себя необдуманной опасности и погибнуть», - говорил японский даймё Мито (33), - «не геройство, такая смерть просто пошла», - и продолжал, - «истинная Храбрость – это продолжать жить, когда не хочется жить и умереть, когда не хочется умирать». Эта мысль Мито перекликается с идеей Платона (35), который размышляя о Храбрости, говорил: «истинно храбрый человек всегда одинаково хладнокровно оценивает ситуацию - вне зависимо от того, происходит это в момент опасности или безопасности». То есть и в Японии и на Западе существует понимание разницы между истинной и ложной Храбростью.

Кто из молодых самураев не слышал поучительных историй о храбрости воина и храбрости глупца? Доблесть, сила духа, храбрость, бесстрашие, мужество – все эти качества наиболее импонируют юным умам. Понятия о Храбрости самурая прививались детям с молоком матери. Например, если ребенок упал и расплакался, мать укоряла его: «ты вырастешь трусом, если не можешь стерпеть такой пустяковой боли! А если тебе в бою отрубят руку? Ты опозоришься от страха, если тебе прикажут сделать харакири». Детям самураев рассказывали короткие нравоучительные истории о героической силе духа, например, как в рассказе о маленьком принце Сэндай (Sendai (36)): «крошечные воробушки широко раскрыли желтые ротики, потому что видят, как прилетела их матушка, чтобы покормить их. Как жадно и нетерпеливо едят малыши! А для самурая, даже если его живот много дней пуст - позор, чтобы так есть». Существовало множество историй о силе духа и храбрости специально для детей, но воспитание маленького самурая не ограничивалось только рассказами.

Строгость подчас граничила с жестокостью, когда родители поручали задания, для выполнения которых детям было необходимо проявить все свое мужество. «Медведица, чтобы медвежонок рос смелым, сталкивает его с обрыва», - говорили родители-самураи. Детей самураев «сталкивали с обрыва», чтобы погрузить их на «дно» сложного для них задания, поощряя их к его героическому решению. Испытания голодом или холодом считались эффективными методами, чтобы приучать детей стойко и без жалоб переносить невзгоды. Маленьких самураев посылали с поручениями к далеко живущим незнакомым людям, заставляли их до восхода солнца упражняться в боевых искусствах, в каллиграфии, в чайной церемонии, изучать китайскую классическую литературу, плавать в холодной воде и совершать прогулки по снегу. Несколько раз в месяц, по аналогии с ритуалом праздника бога учения, их с вечера собирали группой, чтобы бдить до утра, читая по очереди сутры. Испытание Храбрости с помощью посещения различных таинственных и мрачных мест – заброшенных могил и кладбищ, домов и старых храмов и т.д. - было излюбленным занятием у самурайской молодежи. Во времена, когда обезглавливание было публичным, маленьким самураям наказывалось присутствовать на этой ужасной процедуре, а верхом храбрости среди мальчишек считалось пойти ночью к месту казни и оставить на отрубленной голове какой-либо знак.

Такая ультраспартанская система «тренировки нервной системы» может ужаснуть некоторых современных педагогов, у которых может возникнуть вопрос: а не приведет ли такое воспитание в столь юном возрасте к развитию жестокости у человека? Позвольте мне перейти к следующей главе и объяснить почему этого не происходило.

Строки из пьесы, приводимые далее мною, являются изложением реальной истории об Ота Докан (37) - великом строителе замка в Токио. К нему в дом проник наемный убийца и нанес удар копьем, и зная поэтическое мастерство Ота (говорят, что свою подпись он слагал из камней), убийца произнес:

«Только в это мгновение,
Наше сердце может оценить
Всю радость жизни».

На что Ота, истекая кровью и не взирая на боль, ответил:

«В тихие часы покоя
Оно было приучено
Смотреть на жизнь без сожаленья».

 

В Храбрости также присутствует элемент куража. Вещи, которые иным людям кажутся опасными, для других могут быть объектом игры. В старые времена во время войны было нередким, когда противники обменивались остроумными репликами или вступали в поэтическое состязание. Поединки бывают не только с помощью грубой физической силы, но и в виде интеллектуального сражения. Пример такого поединка в стиле «коромо» (38), произошел в один из моментов 11-летней войны (39).

Восточная армия была разбита (Куриягава, 1062). Ее полководец Садато Абэ пытался ускакать, спасаясь бегством с поля боя, но самураи Минамото поймали его и с криками - «показывать спину врагу - позор для самурая!» - привели к своему командующему Ёсия Минамото, который посмотрев на него, задумчиво произнес: «порвана в клочья мятая ткань».

Необескураженный Садато мгновенно подхватил фразу: «от долгой носки истлели нити. Только время вечно».

Ёсия помедлил и вдруг неожиданно для всех низко поклонился своему поверженному противнику. Когда его спросили о причине столь странного поведения, он ответил, что был восхищен самообладанием своего врага в минуты позора его поражения.

Потерпев поражение в борьбе с триумвирами Антонием и Октавианом, Брут покончил жизнь самоубийством – это ли не пример храброго человека? Два великих полководца - Уэсуги Кэнсин (40), даймё из провинции Этиго и Такэда Сингэн (41), даймё из провинции Каи враждовали в течение 14 лет. Когда Сингэн узнал о смерти Кэнсин, он был опечален потерей «лучшего из своих врагов». Кэнсин был для Сингэн примером благородного противника. Провинция Сингэн находилась в гористой местности далеко от моря, поэтому чтобы покупать соль на токайдском тракте, ему нужно было пересекать территорию Ходзё. Даймё Ходзё не был с Сингэн в состоянии открытой войны, но в тайне, желая ослабить его клан, не пропускал людей Сингэна через свои земли. Кэнсин, прознав о проблеме своего врага и имея возможность покупать соль на побережье, написал Сингэн, что по его мнению даймё Ходзё поступает подло, и что он, хотя они (с Сингэн) и находятся в состоянии войны, распорядился, чтобы его снабдили большим количеством соли, приписав: «я (по сравнению с Ходзё) воюю не солью, а мечом» (то есть, честно и открыто).

Эта фраза Кэнсин аналогична словам Камилла (42): «мы, римляне, воюем не золотом, а железом». Ницше говорил о сердце самурая, когда писал следующее: «вы должны гордиться победами своего врага, тогда победа над ним будет вашей победой вдвойне». Мы всегда должны помнить о том, что человек, который является врагом на войне, может в мирное время быть достойным другом. Чтобы Храбрость достигала таких высот, требовалось еще одно качество души - Сострадание

 

* Примечание Инадзо Нитобэ: духовный аспект Храбрости взаимосвязывается с Самообладанием – спокойным состоянием духа. Спокойствие духа – это «храбрость на отдыхе» - статическое состояние Храбрости до момента, пока необходимая смелость для выполнения каких-либо дел не переведут ее в динамическое состояние. Истинно храбрый человек всегда спокоен, его невозможно застать врасплох, ничто не поколеблет спокойствие его духа. В пылу сражения он хладнокровен, в момент катастрофической опасности не теряет самообладания. Ни землетрясения, ни тайфуны не пугают его. Мы восхищаемся людьми, которые в минуту смертельной опасности, храня самообладание, способны слагать стихи или проявлять выдержку перед лицом нависшей угрозы. В минуты опасности написать строки недрогнувшей рукой или произносить слова без дрожи в голосе - это ли не верный признак сильной натуры или как еще говорят - человека глубокого ума (yoyu)?

 

VI. Вежливость (Рэй, Rei)

Вежливость и обходительные манеры - особенность японцев, которую всегда отмечают туристы, посещавшие Японию. Вежливость – это достоинство, которое может позволить себе даже бедняк. Вежливость, если она конечно является действительной, а не показной - это внешнее проявление уважительного отношения к чувствам других людей. Кроме того Вежливость это демонстрация признания существующего социального порядка, не взирая на различные плутократические особенности (57).

В наивысшем своем проявлении Вежливость почти приближается к любви. О Вежливости можно с почтением сказать тоже, что и о любви: «любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла» («Послание к Коринфянам» 13:1-13). Может кому-то покажется удивительным, но профессор Дин (Dean) в своих размышлениях о шести элементах гуманности, ставит Вежливость на первое место, поскольку она является венцом социального общения.

Я также разделяю мнение о том, что Вежливость относится к разряду наивысших достоинств в человеке. Анализируя эту черту характера, можно придти к выводу, что она взаимосвязана с другими высокими чувствами, в том числе и с благородством. В среде военных Вежливость всегда ценилась особенно и уважалась даже больше, чем заслуги. Конфуций учил, что правила поведения также необходимы для людей, как ноты для музыки.

Когда со временем Вежливость стала непременным условием социального общения и в жизнь вошла сложная система этикета, возникла необходимость в обучении молодежи правильному поведению в обществе. Как кланяться людям различного статуса, как ходить или сидеть преподавались и изучались самым тщательным образом. Со временем премудрость этикета выросла до высот науки. Процесс распития чая или саке превратился в сложный ритуал. Предполагалось, что хорошо образованный человек должен быть мастером во многих церемониях. Очень хорошо сказано об этикете в интереснейшей книге Веблена (58) «Теория праздного класса» (Theory of the Leisure Class, Нью-Йорк, 1899, с. 46) – «этикет - это продукт и образец жизни праздного класса».

Я слышал некоторые упреки от европейцев в сложности нашего ритуала Вежливости. То есть в том, что японская Вежливость требует слишком много времени и усилий. Отчасти я согласен с этим, возможно есть некоторые ненужные тонкости в нашем церемонном этикете. Но и нам допустим также не понятна безумная приверженность западных людей к вечно меняющейся моде. Конечно, я не считаю всех поклонников моды жертвами тщеславия. Напротив, их действия мне видятся бесконечным поиском человечеством прекрасного. Но в церемониальном порядке есть свой смысл. Он является результатом длительных наблюдений и тщательного отбора наилучших методов достижения качественного результата. Они же, как правило, являются и самыми рациональными. Спенсер (59) также определяет совершенный метод, как самый экономичный способ действий. Чайная церемония представляет собой определенный порядок действий и манипуляций с чайником, ложкой, салфеткой и т.д. Для новичка все это кажется запутанным и утомительным. Но со временем он понимает, что четкий порядок действий в чайной церемонии обеспечивает экономию времени и труда, поэтому он является наиболее эффективным. То есть, выражаясь иными словами - это самое экономичное приложение силы и, следовательно, согласно Спенсеру, это самый совершенный метод.

Социальный этикет и связанные с ним ритуалы, говоря выражением, заимствованным из книги Спенсера «Синтетическая философия», являются нашей внешней поведенческой «одеждой», которая позволяет не только соблюдать приличия, но и облегчает общение. Я бы мог привести множество примеров, иллюстрирующих причины возникновения японских церемоний, но это не соответствует теме моей книги. Я лишь подчеркиваю важное значение, которое придавало Бусидо Вежливости и строгому следованию ритуалам и правилам этикета.

Для изучения и отработки до тонкостей различных ритуалов возникла целая система школ. И все они преследуют общую цель, о которой, например, в одной из самых древних и знаменитых японских школ этикета «Огасавара» (Ogasawara) говорится следующее: «венцом в обучении этикету является обретение духа, при котором ни один человек не осмелится позволить себе быть с вами непочтительным». Или иными словами, мастерство духа во плоти - это подбор правильных слов и выражений в разговоре, а также постоянный контроль над своими жестами и действиями, чтобы сохранять в любой ситуации гармонию между собой и окружающими людьми. И если ритуал означает рациональное использование физических сил, то следовательно безупречное поведение способствует сохранению и накоплению запаса жизненных сил у человека. Или кратко выражаясь, Вежливость – это экономия сил. Во время разграбления Рима, галлы ворвались в здание римского сената и ситуация дошла до того, что они осмелились оттаскать за бороды некоторых почтенных сенаторов. Мне думается, что эти господа были в этом сами виноваты, поскольку не обладали совершенным духом и достойными манерами. Возможно кто-то усомнится в способности достижения высокого уровня духа только с помощью этикета. Но почему бы и нет? «Все пути ведут в Рим!»

В качестве примера как самые простые действия могут развиться в искусство и стать элементом духовной культуры, я расскажу о «Тя-но-Ю» (Cha-no-Yu) - чайной церемонии. Потягивание чая может быть прекрасным искусством! Сомневаетесь? Дети, рисующие в детстве палочкой на песке или вырезающие фигурки из дерева, став взрослыми могут стать Рафаэлями или Микеланджело. Точно также и искусство чая началось с обыкновенного индийского отшельника и превратилось в один из культов японской культуры. В чайной церемонии главными требованиями являются спокойствие разума, безмятежность духа, самообладание и безупречность поведения, что без сомнения способствует идеальным условиям для размышлений и анализа чувств. Безукоризненная чистота небольшой комнаты сама по себе позволяет отвлечься от вида и шума мирской суеты, способствуя самосозерцанию. Скромный интерьер помещения без всяких украшений и занятных безделушек, подобен монашеской келье, в которой взгляд человека ни на чем не задерживается. В этой изысканной пустоте помещения выделяется «какемоно» (60), который сам по себе призван больше оценить изящество его замысла, чем красоту изображения. Вся комната подчинена единой цели – абсолютная, предельная утонченность вкуса, возведенная в ранг благоговения. Сам факт того, что чайная церемония возникла в результате размышлений монаха во времена беспрерывных войн, когда мысли людей были в основном связаны с тяготами войны, наглядно демонстрирует, что причиной ее возникновения было больше, чем случайное умозаключение. Прежде чем войти в тихую обитель чайного домика, самураи, собравшиеся разделить чайную церемонию, были обязаны отложить в сторону, вместе со своими мечами, всю жестокость полей сражений или забот о государственном управлении, чтобы вспомнить в чайном домике о том, что все в этом мире преходяще.

Но Тя-но-Ю – это больше, чем только церемония - это изысканное искусство, поэзия жестов тела в ритме природы: это – «modus operandi» (лат. - образ действий) нашей души. Главный эффект чайной церемонии заключен в финальной фазе его исполнения. Однако это не означает, что предшествующие ритуальные действия менее значимы, они также несут в своей основе духовное значение.

Вежливость – великое приобретение человечества. Ее значение гораздо больше, чем только изящество манер. Ее основы связаны с такими чувствами, как доброжелательность и сдержанность, взаимодействие которых приводит к возникновению у человека Сострадания к другим людям, то есть - к сопереживанию. Именно из чувства сопереживания мы способны разделять чувства других людей - страдать или радоваться вместе с ними. Это дидактическое требование должно было выполняться самураями во всех действиях повседневной жизни, даже кажущихся им на первый взгляд очень незначительными, или, как однажды 20 лет тому назад заметила одна моя знакомая миссионерская дама из Америки, действиях «ужасно забавных». Как-то раз я стоял в полдень на улице. Солнце было в зените и нещадно пекло. В этот момент мимо меня проходила моя знакомая с зонтиком от солнца. Поприветствовав ее, я заговорил с ней и, естественно, снял шляпу, а она из вежливости сдвинула зонтик назад, открывая лицо. В результате наши головы оказались под палящими лучами солнца. Этот необходимый ритуал вежливости моя знакомая нашла «ужасно забавным». «Как глупо и ужасно забавно», - сказала она, - «мы вынуждены страдать от солнца из-за приличий. Я могла бы накрыть вас своим зонтиком, если бы он был больше или мы были бы более близкими знакомыми. Поскольку я не могу этого сделать, то я вынуждена разделить ваш дискомфорт». Этот небольшой пример «забавного» поступка из Вежливости показывает, что Вежливость – это не только набор традиционных правил поведения. Проявление Вежливости может быть результатом сопереживания другому человеку, это – вдумчивое чувство заботы о комфорте других людей.

Или еще один пример «ужасно забавной» Вежливости, который люди, мало знакомые с культурой и традициями Японии, приводят в качестве иллюстрации «ненормальности» традиций японского народа. Многие иностранцы, которые получали от японцев подарки, признавались потом в своем чувстве неловкости при этом. Объясню подробнее. В Америке при вручении подарка, принято превозносить его ценность, а в Японии же наоборот - при вручении подарка вам скажут примерно так: «я надеюсь, что это хороший подарок, потому что если бы он не был хорошим, то я не смел бы вам его подарить, поскольку это было бы оскорблением вручить вам подарок, который не является для вас хорошим». Или: «вы – настолько хороший человек, что никакой подарок не может быть достаточно хорош для вас. Но я не могу ничего сделать кроме того, что положить его к вашим ногам, как символ моей доброй воли. Я прошу вас принять его, не как ценность, а как символ. Потому что ценность никакого подарка не может превысить вашей ценности для нас».

Вникнув в смысл этих слов, можно заметить, что манера и идея вручения подарка у японцев далека от «ужасно забавной». Американец намекает на сумму денег, которую он уплатил за подарок. Японец же говорит о чувстве, которое он испытывает, вручая подарок, поэтому это не является результатом каких-то «ненормальных» идей, чтобы делать вывод о том, что смысл японской Вежливости заложен в каких-то «странностях» нашего поведения. На вопрос: «что важнее для насыщения человека – еда или сам процессы еды», один из китайских философов ответил: «просто еда без действий не приведет к насыщению человека. Поэтому нельзя сказать, что еда важней». Обычно металл тяжелее пера. Ну, а если это металлическая булавка против вагона перьев? Возьмите длинную палку, поднимите ее вверх и подпрыгните так, чтобы конец палки поднялся выше края крыши дома, но опустившись на землю, можете ли вы утверждать, что конец вашей палки выше крыши дома? На вопрос: «что важнее, быть искренним или быть вежливым», японцы, отвечают диаметрально противоположно американцам, но я воздержусь от комментариев причины этого, пока я не расскажу о значении Искренности в Японии.

VII. Искренность (Макото, Makoto)

Вежливость без искренности – это фарс. «Вежливое поведение без искренности», - говорил Масамунэ, - «является ложью». Словами героя трагедии «Гамлет» Полония (Polonius) Шекспир сказал: «познай истину - если твое сердце лживо, то боги будут глухи к твоим молитвам». Конфуций, рассуждая в своем каноническом трактате «Чжун Юн» (Zhong Yong – «Учение о середине») об Искренности, придавал этому свойству характера необычайно важное значение (61), сравнивая его с Небесным началом: «искренность есть начало и конец всему сущему на Земле, без Искренности нет ничего. Кто достиг вершины красноречия, знает, что словами невозможно выразить всю истинную сущность вещей». Само словообразование иероглифа «Искренность», который состоит из комбинации двух китайских иероглифов «слово» и «безупречный» (совершенный/идеальный/прекрасный) наводит на мысль об аналогии с неоплатонической доктриной о «Логосе» (62).

Ложь или умалчивание о правде считалось у самураев признаком трусости. Социальный статус сословия самураев, превосходивший другие японские сословия, требовал от них также и более высоких моральных качеств, в том числе и Искренности. «Буси-но ити-гон» (bushi-no ichi-gon) – «слово самурая», в точности соответствующее немецкому слову «ritterwort» (слово рыцаря), было достаточным в качестве гарантии Искренности сказанного самураем. Слово самурая имело такой авторитет в феодальном японском обществе, что его было достаточно без какого-либо письменного оформления, которое расценивалось как недоверие, поэтому выдача письменных расписок считалась оскорблением у самураев. Японская история хранит множество историй о том, как самураи платили смертью за данное ими «слово» (ni-gon).

Искренность у самураев была настолько высока, что в отличие от воинов христианского мира, которые могли отступать от заповедей Христа, а потом исповедоваться и получать индульгенции, понятия «присяга» просто не существовало, поскольку клятвенные заверения для самураев означали бы акт недоверия, то есть по сути - оскорбление чести. Я знаю случаи, когда самураи клялись различным ками (духам) или своим мечам, но никогда не слышал о том, чтобы кто-либо из них приносил присягу в верности человеку. Серьезность клятвенных заверений ками или мечу самураи подтверждали собственной кровью. Как объяснение причин такого ритуала, я отсылаю своих читателей к роману «Фауст» Гете.

Один из современных американских публицистов, доктор Пийри пишет в своей книге: «если спросить у японца, что предпочтительнее: «сказать неправду» или «быть невежливым», то он без тени смущения ответит «сказать неправду» (R.B. Peery, The Gist of Japan. The islands, their people and missions, Нью-Йорк, F.H. Revell Co., 1897, с. 86). Можно сказать, что это отчасти верное и отчасти неверное наблюдение, потому что ответ японца будет зависеть от его бывшей сословной принадлежности (самураи, крестьяне, ремесленники и купцы). Поэтому этим ответом нельзя охарактеризовать всех японцев. В японском языке есть уникальное слово «усо» (uso) для обозначения чего-либо, в чем сомневаются, чего нельзя со 100% уверенностью отнести к понятию «истинно» (макото - makoto) или «факт» (хонто – honto, также – реально/действительно). Лоуэлл (63) привел этому хороший пример, как Уордсуорт (64) был не способен отличать истину от лжи, в чем собственно многие японцы ушли не так далеко от Уордсуорта. Предложите современному японцу или, например, тому же американцу ответить на вопрос: «как вы ко мне относитесь?» или «как вы себя чувствуете?» и они ни на мгновение не задумываясь – ложь это или правда - ответят вам примерно следующее: «я вас очень уважаю и ценю» или «спасибо, прекрасно». Ответят многие, но не самураи, для которых жертвовать искренностью ради псевдовежливости считается «кьё-рей» (kyo-rei - пустая формальность), то есть - «льстивой ложью».

Хочу остановится и несколько подробней рассказать о честности в японских предпринимательских кругах, о которой я читал много критики в иностранных изданиях. Этика свободного предпринимательства в Японии возможно далека от совершенства, но все же нельзя делать скоропалительных выводов, подозревая в нечестности всех японцев. Позвольте объяснить.

В средневековой Японии, из множества всех самых распространенных видов деятельности в жизни человека, самым недостойным самураев считалась купеческая. Сословие купцов по статусу было ниже сословий самураев, крестьян и ремесленников. Самураи в качестве доходов на жизнь получали натуральную часть от урожая, выращенного крестьянами. Но в случае необходимости они могли и сами заниматься сельским хозяйством на своем участке для собственных нужд, но лавку и абаку они презирали. И в этом заключен некий демократический смысл. Например, Монтескьё (65) говорил, что не признание благородным делом предпринимательства является замечательной идеей социального равенства, смысл которого заключается в том, чтобы предоставить возможность управления государством большему количеству людям с разными уровнями доходов, а не только богатым. Профессор Дилл (Dill) в своей книге (Roman Society in the Last Century of the Western Empire, в русском переводе - «Римское общество от Нерона до Марка Аврелия», Лондон, 1899) привел свою версию причины распада Великой Римской империи, согласно которой придание купечеству статуса благородного занятия привело к монополии на богатство и захвату власти отдельной кучкой сенаторских семей.

Поэтому в феодальной Японии предпринимательская деятельность не имела широкого распространения, поскольку считалась мало достойным занятием. Презрительное отношение к сословию купцов соответственно отразилось и на нравах самого купеческого сословия, которое не особенно заботилось о своей репутации в обществе. «Обзовите человека вором и он им станет». Заклеймите позором людей определенной профессии и они будут действовать в соответствии с этим клеймом, поскольку это естественно нашему «обычному сознанию». Как заметил Хью Блак (66): «если человеку демонстрируют высокие моральные требования, то он будет стремиться им соответствовать». Но каким бы не было предпринимательство – торговля, ростовщичество или прочее, оно в принципе невозможно без какой-либо деловой этики. Поэтому даже в феодальный период, японские купцы, пусть на примитивном уровне, без всяких понятий о том, что такое купеческие гильдии, банки, фондовые биржи, страхование, чеки, векселя и т.д., в отношениях между собой все-таки придерживались определенной деловой этики. Но в отношениях с людьми из других сословий они действовали в соответствии с их низкой репутацией.

 

Что послужило причиной отрицательной оценки японской деловой этики в мире? Когда Япония открылась для внешнего мира, самые предприимчивые, но не самые честные представители бывшего купеческого сословия ринулись за наживой в крупные портовые города. Вскоре некоторые солидные торговые компании были вынуждены ходатайствовать перед японским правительством об издании соответствующих законов, чтобы их репутация не страдала от деятельности нечестных дельцов. Но почему идеал Искренности, распространяемый Бусидо среди народа, не смог справиться с этим потоком грязного делячества? Позвольте мне несколько подробнее рассказать об этом.

Те из вас кто хорошо знаком с нашей историей наверняка знают, что феодализм был отменен только через несколько лет после того, как японские порты были открыты для международной торговли, а также о том, что с отменой феодализма у самураев были отобраны их феодальные привилегии и владения, взамен которых, в качестве компенсации, они получили от государства облигации, которые могли свободно инвестировать в предпринимательскую деятельность. И если самураям с этого момента стало позволительно заниматься предпринимательством, то возникает вполне закономерный вопрос: почему же они не смогли принципы Искренности привнести в новые деловые отношения?

Да, имеющие глаза, дабы видеть - горевали недолго; да, имеющие сердце, дабы чувствовать - сочувствовали недолго - судьбе многих благородных и прямодушных самураев, которые очевидно и безнадежно потерпели фиаско в новой и незнакомой для них деятельности, поскольку не обладали необходимым опытом в делах с хитрыми и не всегда честными партнерами. Даже если в столь индустриальной стране как Америка, 80% деловых предприятий терпят неудачу, то можно ли удивляться, что едва ли один из ста самураев мог преуспеть в этой новой для них деятельности? Можно только представить сколько финансовых состояний было потеряно из-за проецирования этики Бусидо на предпринимательские отношения. И вскоре многие бывшие самураи поняли, что идеалы Бусидо и предпринимательство в принципе не совместимы. Но каким же тогда видам деятельности более всего соответствует Бусидо?

Лекки (67) выделял три самых крупных сферы деятельности человека: предпринимательство, политика и философия. Предпринимательство Бусидо полностью отвергал. Что касается политики, то ее просто не было вследствие отсутствия политического общества в феодальной системе. Бусидо ближе к сфере философии, которая как писал Лекки, рассматривал Искренность, как одно из наивысших достоинств в человеке. Со всем моим уважением к высокой деловой репутации англосаксонских предпринимателей, все же хочу заметить, что на мой вопрос, что в их понятии означает: «человек с высокой деловой репутацией», они чаще всего отвечали примерно следующее: «платежная дисциплинированность». То есть получается, что по их понятиям честный предприниматель – это человек, который всегда и вовремя платит по счетам? Но разве это достоинство – вовремя оплачивать товары и услуги, которые ему самому же и необходимы? Такое «товарно-денежное» понятие Искренности Бусидо отрицает.

Таким образом, если Бусидо полностью отрицал Искренность по принципу «quid pro quo» (лат. - услуга за услугу), то предприниматели его вполне разделяли. И Лекки очень точно заметил, что привнесение Искренности в практику деловых отношений будет только способствовать росту торговли и производства. Как отмечал Ницше: «искренность – это наиболее недавнее «приобретение» из всех достоинств человека». Образно говоря, Искренность могла бы стать «приемным дитем» современного предпринимательства. Без этой «мачехи», Искренность превратится в благородную «сироту», которую будут ценить и опекать только представители самых прогрессивных умов. В феодальной Японии к ним можно было бы отнести большую часть самураев. В наше время из-за отсутствия иных, более демократических и утилитарных «мачех», это «дитя» не способно расти и развиваться. Но необходимость Искренности в деловых отношениях, которая будет способствовать росту государственной экономики, просто очевидна. В ноябре 1880 года Бисмарк разослал циркуляр всем купеческим гильдиям, в котором отмечал: «прискорбный факт безобразного уровня германских перевозок и «inter alia» (лат. - среди прочего) особенно их качества и количества». В результате недобропорядочность немецких предпринимателей стала редким явлением. Им понадобилось лишь 20 лет, чтобы понять, что Искренность в деловых отношениях выгодна. Надеюсь, что и наши, японские предприниматели со временем поймут это. Я рекомендую своим читателям книги двух современных писателей, которые достаточно хорошо и взвешенно рассуждают на эту тему: Кнаппа «Феодальная и современная Япония» (Feudal and Modern Japan) и Рэнсома «Япония в переходный период» (Japan in Transition). Также замечу, что Искренность человека в деловых отношениях может служить ему своеобразной гарантией. Например, при гарантиях по векселям, порядочному человеку достаточно сказать: «если я не оплачу в срок свой вексель, по которому вы так любезно одолжили мне денег, вы будете вправе публично объявить о моей непорядочности» или просто: «если я не верну вам денег, то можете считать меня подлецом» и т.д.

Я часто задавался вопросом, что согласно Бусидо считается более важным: Искренность или храбрость? Если вспомнить христианские заповеди, то в «не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего» (9 заповедь) - ложь не считается грехом, но осуждается как слабость, которая, по правде говоря, также считается недостойной. Надо признаться, что понятия Искренности так глубоко перемежаются с другими понятиями, как и ее латинская и германская этимология (68), и особенно с понятием Благородства, что мне кажется я должен более подробно рассмотреть эту заповедь рыцарского проведения.

 

VIII. Благородство (Meiyo)

О смысле Благородства, заключенного в осознании личного достоинства и чести, по воле происхождения был обязан знать и к нему стремиться каждый самурай, поскольку это было обязанностью и особенностью их сословия. Слово, в японском языке означающее «благородство», которое в наше время, к сожалению, в Японии стало упоминаться все реже, связано с такими понятиями, как: «ас-на» (as-na – имя), «мэн-моку» (men-moku – сила воли) и «гуай-бун» (guai-bun – букв. - «хороший» + «воспитание»). Это напоминает о высоком значении слова «имя» в Библии (имя Господа, Бога нашего) или о метаморфозах театральной греческой маски, которая со временем превратилась в понятие «личность» (лицо), либо о понятии «репутация». Мне больше нравится «репутация», которая по сути связана с бессмертной частью нашего «Я», называемого совестью, любое нарушение целостности которой самураи ощущали как стыд (ren-chi-shin – смущение разума), чувство, смысл которого воспитывался в них с самого раннего детства. «Вы являетесь посмешищем», «это позорит вас», «у вас совсем нет совести?» - были крайними формами призвания к порядку и дисциплине расшалившегося юного самурая. Такое воспитание закладывало фундамент нравственности в сердце ребенка, которое согласно японской традиции начиналось еще в утробе матери, за 9 месяцев до его появления на свет, чтобы дух ребенка был навсегда привязан к осознанию своего происхождения.

Как писал Бальзак: «если люди утрачивают стыд, то общество теряет ту фундаментальную силу, которую Монтескьё именовал - Благородство». Если задуматься, то действительно, пробуждение чувства стыда является одним из самых первых признаков становления Благородства души. Целью первого в истории человечества наказания из-за «грехопадения», изложенного в Библии, было по моему мнению, не кара за непослушание, а пробуждение в человеке чувства стыда. История сохранила не так много случаев, которые по пафосу могут превосходить описание первого грехопадения, читая о котором люди начинают взволнованно дышать, представляя сцену, как удрученный новоиспеченный муж дрожащими пальцами срывает фиговые листки для себя и своей жены. Описание истории утраты человечеством целомудрия вследствие «вкушения запретного плода» предназначено для объяснений нам понятий совести. Вся «портновская изобретательность» человечества, так и не смогла преуспеть в том, чтобы сшить «передник», который смог бы прикрыть смысл нашего позора и, соответственно, окончательно изничтожить в нас ощущение совести. Самураи с самых ранних лет должны были иметь представления о Благородстве, чтобы не совершить проступка, который мог привести к изъянам в характере. «Потому что», - говорили они, - «стыд за содеянное изъедает душу, как трещина в стволе дерева, которая не может зарасти, а лишь разрастается, убивая в конце концов дерево».

Давным-давно Мэн-Цзы сказал тоже самое, что позднее Карлейль (69): «стыд – это побуждающий фактор для возникновения осознания Благородства, то есть всего самого высокого в сердце человека».

Страх опозориться у самураев был столь велик, вися над каждым, как дамоклов меч, что он зачастую принимал болезненные формы. Предполагая, что не все из вас хорошо знакомы с японской литературой на эту тему, я предлагаю вам вспомнить красноречивый монолог герцога Норфолка из драмы Шекспира («Генрих VIII»). Под предлогом защиты чести иногда вершились дела, которые с точки зрения Бусидо не могли иметь никакого оправдания. За любое случайное или, еще хуже, умышленное оскорбление, обидчивый и вспыльчивый самурай хватался за меч. Из-за такой несдержанности было загублено множество жизней ни в чем неповинных людей.

Например, бытует история, как однажды человек, действуя из лучших побуждений, обратил внимание самурая на блоху, сидевшую на нем, за что был немедленно зарублен, по простой и весьма сомнительной причине того, что самурай решил, что поскольку блохи живут только на животных, то его благородного воина сочли за животное. Не думаю, что такие истории происходили в действительности, но все же их сюжеты наводят на мысль о трех возможных причинах их возникновения: во-первых, вследствие страха людей из других сословий перед самураями; во-вторых, вследствие не всегда оправданной жестокости самураев при отстаивании своей чести и в-третьих, вследствие страха опозориться среди самураев. Справедливости ради хочу напомнить и об аналогичных случаях в христианской истории, о поступках ярых приверженцев учения Христа, плодах их религиозного фанатизма и безумия – о ханжестве и инквизиции. Но как религиозная мономания (monomania - психоз) изначально происходит из благих намерений, если их сравнивать с более низменными, как например напиваться до состояния «delirium tremens» (белой горячки) у обычных пьяниц, так и неоправданная жестокость самураев исходит из благородного намерения отстаивания своей чести.

Чтобы защита чести не доходила до высот безумия, Бусидо требовало от самураев быть сострадательными и вежливыми. Поэтому припадки ярости самураев от малейшего недостаточно вежливого взгляда расценивались, как отсутствие Благородства. Самурайская мудрость гласит: «оскорбление нестерпимо, если его действительно невозможно стерпеть». Великий Токугава Иэясу (70) оставил для потомков множество заповедей, среди которых есть и такая: «жизнь человека похожа на далекое бесцельное путешествие с тяжелым грузом на плечах. Поэтому незачем спешить. Никто не упрекнет вас в том, что вы идете осторожно к своему финалу… Терпение продлевает жизнь». И он подтвердил на примере своей жизни то, о чем говорил. Японская литература тонко подметила в изречениях трех знаменитых полководцев особенности их характеров: нетерпеливого Ода Нобунага (71): «я убью соловья, если он не запоет вовремя»; хитрого Тоётоми Хидеёси (72): «я буду вынуждать соловья петь для меня» и терпеливого Иэясу: «я буду ждать, пока соловей не начнет свою песню».

Онеобходимости терпения и сострадания много рассуждал и древний китайский философ Мэн-Цзы. В одном из своих трактатов он писал: «если оскорбляя меня, вы сами унижаетесь, то как вы можете оскорбить меня?». В другом трактате он учил, что злость из-за обиды недостойна благородного человека, но негодование по основательным причинам – это справедливый гнев.

До какой степени требовало Бусидо самообладания от самураев можно понять из некоторых изречений знаменитых японских воинов, запечатленных на свитках. Например, Огава (Ogawa): «если кто-либо злобно отзывается о вас, то не уподобляйтесь ему, воздавая за зло злом, а лучше задумайтесь о совершенствовании своих моральных качеств или о выполнении своих должностных обязанностей». Бандзан Кумадзава (73): «если вас в чем-то обвиняют, то не обвиняйте в ответ других. Если на вас кто-либо сердится, то не сердитесь в ответ на него. Если же кто-либо дарит вам свою благосклонность или любовь, то ответьте ему тем же». Хочу вам привести высказывание еще одного знаменитого самурая, о котором можно сказать шекспировской фразой «позор стыдился б сам коснуться его чела» («Ромео и Джульетта»). Это Сайго (74): «путь воина – это следование путем Небес и Земли. Это единственная цель в жизни воина. Небеса любят одинаково всех на Земле, поэтому подобно Небесам нужно любить одинаково все, что есть на Земле. У нас нет права судить других. Мы можем судить лишь самих себя». Эти высказывания напоминают нам о христианских заповедях и демонстрируют какими высокими моральными устоями руководствовались самураи в своей жизни. Причем это не было только словами, а реально воплощалось в действиях.

Конечно справедливости ради стоит заметить, что далеко не все самураи обладали возвышенным состоянием души, были столь Сострадательны и милосердны. Лишь некоторые из особо просвещенных умов понимали значение благородства, осознавая, что это глубокое чувство собственного достоинства. Импульсивной молодежи не свойственно впадать в глубокие размышления о понятиях Благородства. Это приходит со временем, например, в тихие минуты раздумий над учением Мэн-Цзы. «Многие люди тщеславны, они любят оказываемые им знаки уважения, думая, что слава и почести это и есть Благородство. Но человека, которого сегодня великое Дао (Chаo) вознесло на вершину славы, завтра может низко пасть», - говорил Мэн-Цзы. И все же многие самураи считали, что благородство – это мирская слава, которую рассматривали, как «summum bonum» (лат. – высшее благо) в своей жизни. Поэтому они желали видеть оскорбление там, где его по сути не было, ища повод, чтобы смыть его кровью и прославиться. Молодежь обычно стремится к славе, а не к знаниям и самосовершенству. Многие молодые самураи покидая отчий дом, клялись себе, что не возвратятся домой пока не прославятся. Некоторые тщеславные матери отказывались видеть своих сыновей, если они не смогли вернуться домой, как говорится, «в парчовых одеждах». Чтобы прославиться молодые люди подвергали себя всевозможным лишениям или суровым испытаниям. Большинство из них предполагало, что чем скорее они обретут славу, тем раньше их имя будет ассоциироваться у людей с благородством. При знаменитой осаде замка Осака, юный сын Иэясу, несмотря на все просьбы взять его в передовой отряд, был отправлен отцом в тыл армии. Когда замок был взят, он был так огорчен, что один из советников его отца, пытаясь утешить, сказал: «не расстраивайтесь, подумайте о будущем. За многие годы, которые вам предстоит прожить, у вас еще будет много возможностей, чтобы отличиться». Мальчик возмущенно посмотрел на него и ответил: «как глупо вы рассуждаете! Разве мои 14 лет могут еще раз повториться?». Сама жизнь ценилась меньше, чем слава и почет, поэтому при первой же возможности многие самураи жертвовали жизнью ради них.

Еще одной из причин, по которым жизнь высоко не ценилась и легко жертвовалась, была обязанность Преданности своему сюзерену, что являлось основой феодальных отношений.

 IX. Преданность (Chuugi)

Этика феодальной эпохи в отличие от этики других времен выделяла такое качество характера, как Преданность вассала своему сюзерену. В зависимости от социального статуса людей существуют разные виды Преданности. Например, в шайке карманников преданность главарю Феджину (75) была иного свойства, чем по Бусидо.

Гегель (76) критиковал вассальную Преданность, поскольку по его мнению она была основана на служении одному человеку, а не всему обществу в целом, поэтому он считал это несправедливым («История философии», Sibree). Другой его великий соотечественник, Бисмарк, говорил об обратном. По его мнению высоким достоинством германского народа является личная Преданность. Бисмарк приводил вполне обоснованные аргументы, рассуждая о «treue» (нем. - верности). Он подчеркивал, что вассальная Преданность не является исключительным качеством, присущим только народу его страны. Высоко развитое чувство личной Преданности свойственно народам из государств, в которых еще недавно была феодальная система.

В США, где «каждый столь хорош, как никто либо другой», - и как добавляют хвастливые ирландцы, - «и даже еще лучше того», - идея преданного служения одному человеку считается абсурдной или даже нелепой. По мнению американцев это чувство должно быть развито в человеке «в пределах разумного». В свое время Монтескьё отмечал удивительный факт, как у народов, проживавших по разные стороны Пиренейских гор, сильно разнились понятия Преданности, а недавние дело Дрейфуса (77) еще раз подтвердило искренность его слов. И пример Монтескьё не единичен.

Внаше время осталось немного людей с трепетным отношением к чувству Преданности. И не потому что оно «неправильное», а потому что, к сожалению, Преданность становится забытым достоинством. В некоторых странах оно вообще никогда не ценилось. Гриффис пишет в своей книге («Религии Японии», Religions of Japan, W.E. Griffis), что японское понятие Преданности основывается на конфуцианском учении, в котором почитание родителей является самой первой из заповедей. Рискуя потрясти некоторых из моих читателей своим радикальным взглядом на понятие Преданности, все же скажу, что по моему мнению только люди, «которые способны пожертвовать своей жизнью ради своего сюзерена», достойны, выражаясь шекспировской фразой, «занять свое место в истории».

В Японии есть много сказаний о Сугавара Митидзанэ (78), который считается одной из наиболее ярких личностей японской истории. Он был несправедливо обвинен и изгнан из столицы. Но его неумолимые враги этим не довольствовались, решив убить его наследника, совсем еще юного мальчика. Их поиски привели в сельскую школу, которую содержал бывший вассал Митидзанэ, самурай по имени Гэндзо (Genzo). Гэндзо был назначен день, в который ему следовало выдать отрубленную голову мальчика. Но преданный вассал решил ее подменить. Он тщательно исследовал записи о регистрации учеников и просмотрел их в учебном зале, ища подходящих по возрасту, но никто не подходил. Когда Гэндзо уже почти отчаялся, женщина с благородными манерами привела в его школу нового ученика, мальчика, который по внешности и по возрасту был похож на наследника его бывшего господина.

Невозможно представить глубину переживаемых чувств матери и ее сына, когда Гэндзо в тайне предложил им спасти жизнь наследнику знатного рода. Оба безмолвно возложили на алтарь – мальчик свою жизнь, мать свое сердце. И единственным свидетелем этого был только Гэндзо. Вы подумайте только, маленький мальчик был согласен на смерть!

В назначенный день прибыл самурай, уполномоченный получить и опознать голову ребенка. Гэндзо был неспокоен - не догадается ли посланник о подмененной голове? Он положил руку на рукоять меча, готовясь убить самурая, если тот объявит о подлоге. Самурай поднял за волосы этот ужасный предмет, осмотрел его и уверенным, недрогнувшим голосом объявил, что это голова наследника Митидзанэ. Тем временем, в опустевшем доме мать переживала смерть своего ребенка. Но вечером, стоя у открытых ворот и всматриваясь вдаль, она ждала вовсе не его. Их семья многие годы также служила семье Митидзанэ. Когда их господина изгнали из столицы, то оставшись без средств, ее муж был вынужден пойти на службу к его врагу. Этим он опозорил свою семью. Поэтому их сыну представилась возможность искупить его проступок. Поскольку отец мальчика хорошо знал членов семьи Митидзанэ, то именно ему было поручено опознать голову наследника. И когда все завершилось, он вернулся домой и объявил всем: «гордитесь, наш сын доказал Преданность нашей семьи господину!».

Я так и слышу как восклицают некоторые из моих читателей: «Боже мой, как это чудовищно! Родители пожертвовали невинным ребенком, чтобы спасти жизнь чужому человеку!» Но этот маленький самурай прекрасно понимал за что он жертвует жизнью. Это история об искупительной смерти, такой же трогательной и героической, как библейская история Авраама и Исаака (79). Это реальная демонстрация Преданности конкретному человеку, будь он во плоти или незримым ангелом, слышимым в виде внешнего или внутреннего голоса. Но я воздержусь от цитирования дальнейших религиозных сентенций.

На Западе, с его традиционным индивидуализмом, человеку необходимо напоминать о долге помощи другим людям даже в семье, например, мужу помогать жене, детям - родителям. На Востоке в этом нет необходимости, поскольку коллективные интересы считаются более важными, чем жизнь отдельного человека или семьи. Семью обычно связывает чувство непреодолимой и инстинктивной привязанности (которой, впрочем, кроме людей также обладают многие высокоразвитые животные), поэтому вполне понятно, что какой-либо член семьи способен пожертвовать своей жизнью ради спасения другого члена семьи, поскольку он его любит. Но в чем тут заключается героизм по отношению к другим людям, обществу в целом? Разве не наша прямая обязанность быть «мытарями» (80), как учит закон Божий?

В древней рукописи «Хэйкэ моногатари» («Сказание о доме Тайра», 13 век) есть сюжет о душевной борьбе Сигэмори после того, как он узнал о многочисленных несправедливых поступках и произволе по отношению к императору своего отца, князя Киёмори. Сигэмори, человек приверженный принципам справедливости и гуманности, сказал ему: «видно приходит конец вашей отец счастливой судьбе, если вы вознамерились сеять смуту в нашей стране, позабыв про заветы Будды и про пять постоянств (человеколюбие, долг, ритуалы, мудрость и верность). Вам следует сменить доспехи на подобающее вам монашеское одеяние». Сигэмори, чтобы не нарушить долга по отношению к императору и долга по отношению к отцу и таким образом сохранить свою честь, просил отца отрубить ему голову, но тот отказался. Император отметил, что Сигэмори не впервые являет свое величие духа.

Древняя история Японии хранит множество свидетельств событий, подобных Сигэмори, в которых сердце самурая разрывалось в конфликте между Преданностью сюзерену и человеческой привязанностью. Говоря о трагизме этой ситуации, которая связана с концепцией сыновнего благочестия (Ko), аналогов этой темы вы не найдете ни у Шекспира, ни в Ветхом завете. Согласно Бусидо, в таких случаях самурай должен был выбирать Преданность. Матери-самураи с детства воспитывали в детях дух Преданности своему сюзерену и даже настраивали их на то, что ради этого долга своему господину они могут пожертвовать своей жизнью.

 

Бусидо, как в свое время и Аристотель (81), а также некоторые современные философы основываются на принципе преобладания государственных интересов над личными. Человек рассматривается, как неотъемлемая часть государства, поэтому он должен жить интересами своей страны и, если потребуется, то умереть за нее или за ее законного представителя. Философия Сократа (83), жившего во времена древнекритского государства (82), провозглашала объективную, божественную природу «закона» (у Сократа «закон» подразумевает «государство/отечество»), который является фундаментом любого государства, поскольку он основывается на естественных человеческих нормах жизни и является воплощением высшей нравственно-правовой нормы - справедливости. И даже, если нам кажется, что отечество к нам несправедливо, его все равно следует любить так же, как следует любить своих родителей. «Или ты настолько глуп, что не видишь, что отечество дороже матери, отца и всех предков, что оно более почтенно, более свято и имеет большее значение у богов и людей.

Перед законом надо благоговеть, ему покоряться и, если он разгневан, угождать ему больше, чем родному отцу, надо исполнять то, что он велит, а если он приговорит, то нужно терпеть невозмутимо, будут ли то побои или оковы, пошлет ли он на войну, на раны или смерть; все это нужно выполнить, ибо в этом заключена справедливость. Нельзя отступать, уклоняться или бросать свое место в строю. На войне, на суде, повсюду надо исполнять то, что велит отечество, или же стараться переубедить его и объяснить, в чем состоит справедливость. Учинять же насилие над матерью или отцом, а тем паче над отечеством - нечестиво». Слова Сократа поразительны тем, что их смысл полностью совпадает с Бусидо. Преданность – это этический результат теории государства.

Я не согласен со Спенсером, который сказал: «каждый человек волен делать то, что желает, если это не нарушает свободу других людей» (Principles of Ethics, т. I, гл. 2, ч. 10). Но возможно, я не прав. Процветание государства – это результат нравственного состояния его граждан. Мы можем с удовлетворением согласиться с этим, поскольку каждый из нас верит, что когда-нибудь настанет время, когда его государство превратится из «песчинки в могучую скалу, поросшую многовековыми мхами».

Я позволю себе заметить, что даже столь демократичным людям как англичане свойственно, говоря словами, недавно написанными Бутми, «чувство Преданности конкретному человеку и его потомству, берущее начало со времен англосаксонских племен, которое в наше время выражается в не менее глубоком почитании английским народом своих монархов, что свидетельст